Стеклянный мёд (глава третья)

          Глава третья,

          в которой выясняется одно крайне любопытное обстоятельство.

Когда через некоторое время мир обрел привычные очертания, Мышка поняла, что лежит на чем-то пестром, а рядом расположились чайник и мумзик. Мумзик сидел, сложив ножки калачиком, и держал обеими крошечными ладошками маленькую розовую чашечку со сколотым краешком. А чайник раздувал от важности щеки и время от времени кланялся, подливая чая в большое, как бассейн блюдце. Чай пах малиной. Рядом с большим блюдцем лежал огромный пирог, крошки которого выглядели очень аппетитными.

Если бы ни головокружительный запах сдобы, Мышка не стала бы торопиться, обнаруживая свое благополучное возвращение из обморочного состояния. Из той позиции, в которой она сейчас находилась, открывался прекрасный обзор. Мышке почти не пришлось открывать глаза, чтобы видеть сразу всех участников чаепития. Чай пили неторопливо, молча, с удовольствием. Мумзик вкусно и шумно  прихлебывал из чашечки, а Осень  отщипывала от пирога кусочки, отчего крошек вокруг становилось только больше. Наконец Осень нарушила тишину чайной церемонии и спросила у мумзика:

  - Так значит, ты больше не работаешь в Разнотравье?  И куда  же ты направляешься сейчас? Надеюсь, не в Хмуролесье?

- Нет, - печально ответил мумзик, пошарил за пазухой и достал оттуда сложенный вдвое листик какого-то растения, - вот, даже не знаю, где это.

Осень  осторожно взяла из руки мумзика уже основательно увядший листок.

- Листирания, - прочла Осень.

- Мы слегка взволнованы, - затороторил чайник, - странные земли, где может существовать тирания лис. И какое мы имеем к лисам отношение. Мы – мумзик!

- Листирания, - задумчиво повторила Осень, - никак не могу припомнить, где мне встречалось это название. Странно. А ведь я бываю почти во всех  уголках света, но…

- Почему «почти во всех»? Разве есть места, которым не нужна Осень? – удивился мумзик.

- Конечно, есть. Например, Ледяная Шапка Мира. Льдины прекрасно зреют и без моего участия.

- Не может быть! Час от часу не легче, - задохнулся от волнения чайник. – Я ведь что хотел сказать? Лисы – они, в сущности, очень милые существа, рыжие и пушистые. А главное – они теплые.

- При чем здесь лисы? – переспросил мумзик.

- Ну как  же? Разве не понятно, что намного лучше жить среди лис, (много ли среди них сыщется  тиранов? ну одна-другая), - взволнованно шептал чайник, -  чем скитаться по льдам Шапки Мира.

- Нет-нет-нет,- все так же задумчиво рассуждала вслух Осень, - никаких лис в Листирании нет, там что-то другое, как я припоминаю.

- Правильно, - не унимался чайник, - там только пингвины…

- Там… ммм…Да что же это со мной? Не может быть, чтоб я вот так забыла. Листирания – это….

- Это зачар-ррр-рованный лес, - сказал бестелесный голос из высокой травы.

- Правильно! – хлопнула себя по лбу Осень, - это зачарованный лес, куда никогда не заглядываем мы - времена года!

- Как это? – в один голос спросили чайник и ЛоббиТобби

«Как это?» - подумали в унисон мышка и ее любопытство.

- Это очень  древняя история, - беспечно махнула рукой Осень.

- Такая др-рррр-ревняя, что кое-кто ее едва вспомнил, - напомнил чей-то бархатный голос из высокой травы.

- Воистину, - вздохнула Осень, - давненько никто не вспоминал о Листирании. Откуда же ты знаешь о ней, Ксаверий?

-  А откуда ты знаешь мое имя? Даже матушка Плющ его не знает, а уж она-то меня целых шесть лет поит молоком каждое утро…

Мышка, все это время лежавшая и прислушивавшаясяк беседе, насторожилась, а хвост ее так и вовсе задрожал.

- Я знавала мать большущего семейства, - продолжала Осень, - почтенную матрону Марту. От нее я знаю и твое имя, и имя твоей сестры, живущей при бакалейной лавке, да и всех остальных твоих родственников. Ведь кто может лучше матери знать имена всех ее детей?

- Да, моя матушка знала много всего. Это она рассказывала нам длинными зимними вечерами в теплом сеннике предание о Листирании. Ах, матушкины сказки, - вздохнул невидимый Ксаверий, - как сладко спалось под них!. Даже и не знаю, что приятнее вспоминать : теплый матушкин живот или ее мурчальные истории… Только повзрослев, начинаешь по-настоящему ценить то, что в детстве казалось обузой. Вот например, послеобеденный сон: в детстве я  был готов играть день напролет и ни за какие посулы не хотел прикорнуть, свернувшись калачиком в каком-нибудь теплом местечке. А сейчас…

- А сейчас ты недосыпаешь, - Осень звонко рассмеялась. – Кстати, Ксаверий, Листирания - вовсе не предание. Это самая настоящая правда.

– Ах, лучше бы эта истор-ррия была все-таки легендой, - многозначительно и трагично прозвучало из травы.

- Так что же там все-таки произошло? – спросило любопытство голосом мышки. Услышав свой голос, мышка окончательно перепугалась и чуть было вновь не лишилась чувств.

- Да-да, и когда это произошло? – спросил чайник.

- И где все-таки это произошло? Где эта Листирания находится?  - деловито спросил мумзик. – Надо бы уточнить координаты  и с маршрутом определиться.

- И кто-о во всем этом-м винова-ат? – вкрадчиво протянул хорошо информированный Ксаверий.

- Есть вопросы, на которые я не знаю  ответа. И некоторые из таких вопросов вы только что задали, - призналась Осень. – Но меня больше всего сейчас волнует то, что тебя, ЛоббиТобби, отправили в такое странное место.

Мумзик отставил чашечку и серьезно посмотрел Осени в глаза.

- Странное место? Ты говоришь загадками и ничего не объясняешь, - мумзик был серьезен и немного раздосадован. – Если бы меня направили к той же Шапке Мира,- вот это можно было бы назвать странным местом. По крайней мере, для мумзика. В чем заключается странность места моего назначения, если не считать его названия?

- Ты только не волнуйся. Но странность заключается в том, что направить тебя в Листиранию, все равно, что направить тебя в Небытие.

  Чайник запыхтел громче и, чтобы скрыть свое волнение, предложил:

- Кому-нибудь еще налить  чаю? Вот ты, серый, чайку не хочешь?

         Мышка осторожно кивнула, не открывая глаз, и стала шарить лапкой в поисках давно соблазнявшей ее крошки  пирога.

         Молчание, повисшее над лужайкой, слегка подрагивало от напряжения – никто не решался задать вопрос, хотя он и вертелся у присутствующих на кончиках языков. Это же надо: отправить в Небытие!  Даже вездесущий невидимый Ксаверий не решился подать голос. А, может, он не задал вопрос по другой причине.      

Чайник передал мышке крошечный стаканчик с ароматным напитком, деловито погремел крышечкой и сказал:

- Ну, если заявок больше нет, я пойду принимать водные процедуры.

Повесив на ручку салфетку, он  скрылся в зарослях травы в направление ручья.

«Какие все-таки  у Осени скоротечные дни, - рассуждал про себя чайник, лишь бы только не думать над ее последними словам. – Только что моя тень была не больше двухрумановой монеты, а сейчас я уже почти не вижу конца тени от собственного носика – так она вытянулась в длину».
 Шумно отфыркиваясь и вздымая фонтаны брызг, чайник несколько раз нырнул в студеную воду ручья с головой. Выбравшись на берег, он энергично растерся предусмотрительно захваченной салфеткой.

***

Завершив давно отлаженный цикл дел по хозяйству, Петуния Плющ напоследок, как обычно, заглянула в сарайчик к Осе, дремавшему перед охапкой душистого сена. Она уже собралась вернуться в гостиную, как припомнила о последнем разговоре с Осенью.Виновато озираясь по сторонам, будто то, чем она собиралась заняться, было делом постыдным, старушка достала из большого пыльного сундука перевязанную пожелтевшей кружевной лентой коробку и, стараясь походить на тень, бочком, чтоб не скрипнула дверь  черного хода, пробралась в дом.

В гостиной матушка Плющ поставила коробку на край стола, а сама с деланным безразличием принялась вытирать пыль с камина, поправлять гирьки настенных часов, а потом и вовсе взяла в руки вязание. После того, как пятая спица очередной раз упала на пол, матушка капитулировала - вязание носка было отложено, а коробка с кружевной лентой перекочевала в центр стола.

Слегка дрожащей от волнения рукой Петуния развязала ленту. Слежавшийся за десять лет узел не хотел выпускать на волю тайну, упакованную в картонную коробку. Сняв крышку, матушка осторожно извлекла на свет небольшую стопочку  перевязанных  точно такой же кружевной лентой писем, отложила их. Встала и решительным шагом подошла к буфету. Пузатая бутылочка коричневого стекла, увлекаемая влажной от волнения рукой, последовала за матушкой к плите. Чай заварился быстро, ложечка содержимого пузатой бутылки завершила манипуляции с разными травками, брошенными в заварочный чайник.  Матушка достала из комода праздничную салфетку, из буфета – нарядную сервизную чашку и блюдо с сухофруктами, орехами и мармеладом, сервировала для себя пятичасовой чай и, лишь наполнив чашку ароматной жидкостью, вновь села к столу и приступила к чтению писем.

Нижнее из стопки письмо сообщало матушке, что ее младшая сестра  семнадцатого марта произвела на свет младенца, которому, не особо мудрствуя, нарекли имя Патрик.
         Петуния очень любила свою младшую сестру. Розали родилась, когда Петунии Плющ уже сровнялось шестнадцать лет. Петуния нянчилась с Розали, как с собственным ребенком. Поэтому известия о том, что Розали выходит замуж за Мартина-плотника, ладившего в Градомилове детский парк с деревянными истуканами, расстроило Петунию. Это значило, что Розали придется уехать с  мужем в Хаусвиль, что за сотни верст от Градомилова, и, стало быть, общаться сестры будут теперь крайне редко.   Но жизнь преподнесла Петунии пилюлю погорше: Розали была не судьба оправиться после родов сына. Оставив сад на хоть и старого, но еще крепкого отца, Петуния отправилась в Хаусвиль нянчить новорожденного племянника.  Винить Мартина в смерти сестры Петуния не смела, он и сам не находил себе места от горя, но отношения со свояком у нее не складывались. Помаявшись с неделю, Мартин взял большой подряд в Глуздале и уехал на полгода подальше от печального воспоминания. А Петуния погрузилась в доселе неведомые ей тонкости воспитательного процесса. Она хотела было забрать Патрика в свой дом, окруженный большим садом, и растить его на природе, но Мартин строго-настрого запретил  ей это делать, угрожая отлучением от племянника. Наездами бывая у себя в Градомилове, Петуния с головой бросалась в садовые работы, которые за тридцать пять лет жизни успела полюбить всей душой. Но оставить маленького Патрика, который так сильно походил на Розали, Петуния была не в силах. Мальчик рос бойким и смышленым. Рано научившись говорить, к четырем годам он уже знал все буквы, читал по слогам и умел в уме производить простые арифметические действия. Кроме того, он изучил все иллюстрации к «Обновленному атласу растений» и к вящей гордости Петунии мог не только безошибочно назвать любое из них, но и дать кратенькую характеристику его свойств. Когда через четыре года после смерти Розали Мартин привез в Хаусвиль, кроме небольшого состояния, молодую жену, Петуния, привыкшая к тому времени к прозванию «матушка», была вынуждена вернуться  в Градомилов. Тоску по племяннику удавалось заглушать работой по в пришедшем в некоторое запустение саду и заботой о сильно сдавшем старике-отце.
Скопленный капитал Мартин пустил на открытие собственной мастерской  и триумфальный переезд из скромной комнаты с кухней в многосемейном доме в отдельню квартиру из трех комнат с гостиной. Отношения у Патрика с  молодой мачехой складывались неплохо, а вот с отцом общего языка найти не удавалось.

Несколько следующих писем были написаны детским круглым почерком и касались в основном нежелания Патрика учиться плотницкому делу, а также воспоминаний о вечерних играх с матушкой в познавательное лото, придуманное Петунией специально для племянника.

Мартин не поощрял интереса сына к книгам и созданию гербариев. Когда мальчику исполнилось десять лет, отец взял его к себе в мастерскую учеником. Мачеха, которая к тому времени все еще не родила ни одного ребенка Мартину, привязалась к пасынку, как к родному, и старалась заступаться за него перед грубоватым и тяжелым на руку мужем.

Следующей была открытка с требованием не скрывать племянника, а немедленно привезти его в Хаусвиль.

Возмущенная подозрением в хищении ребенка Петуния не пожалела времени и денег, съездила на градомиловский почтамт и позвонила господину Мартину Изи, отношения с которым с этого самого момента перешли в состояние холодной войны. Из разговора с миссис Изи (женой Мартина) матушка узнала, что Патрик сбежал из дома и второй месяц его разыскивает полиция не только Хаусвиля, но всей  Бургвиллии,- но пока безрезультатно.

Письмо Патрика, полученное к вечеру того дня, когда состоялся единственный в жизни матушки Плющ телефонный разговор, повествовало о том, что, беглец стащив у отца двенадцать руманов, отправился на поиски какого-нибудь волшебника, чьим помощником и намерен стать в ближайшее время. Идея с побегом занимала Патрика давно, и вот теперь, когда миссис Изи  наконец-то родила дочь, он решил, что его отсутствие не сильно огорчит мачеху, а уж отца и подавно. Каким-то известным лишь ему образом двенадцатилетнему Патрику удалось не только добраться до Глухомании, но и уговорить тамошнего волшебника взять его в подручные.  Петуния справилась по «Вестнику передовой магической мысли» относительно личности этого волшебника. Оказалось, что Пьер Наваль, занимающий в иерархии волшебников четвертое место с конца, является магистром всеобщего равновесия, что в глазах  любившей во всем порядок матушки говорило в пользу наставника ее племянника. 

На том история взаимоотношений матушки Плющ с семейством Изи  и прервалась.

Однако Патрик исправно, раз в полгода, писал ей письма, иногда вкладывая в них порошки от гусениц, присыпки для придания коже рук младенческой свежести, пучочки и связочки каких-то магических трав и кое-какие результаты своего обучения. Однажды он прислал ей прекрасно оформленный альбом-гербарий, в числе экспонатов которого матушка обнаружила два растения, отсутствующих в «Обновленном атласе растений». Оба растения сопровождались названиями на каком-то мертвом языке и подробным описанием их свойств, а также мест обитания. Матушка была горда и даже прослезилась. Так продолжалось шесть лет. Последнее письмо было вложено в бандероль, и в нем странными обрывочными фразами говорилось о каких-то мелодиях или  гармониях. По всему было видно, что Патрик очень торопился, и матушка почти ничего не поняла. Помимо письма в бандероль была вложена музыкальная шкатулка, видимо как раз о гармонии  ее музыки Патрик пытался рассуждать в письме. При открывании шкатулки тонконогие фигурки двух танцовщиц начинали кружиться под одну из трех фальшиво звучащих посредственных мелодий.
 После прослушивания мелодий и повторного прочтения письма матушка пожалела, что не уделяла должного внимания музыкальному образованию племянника. К шкатулке прилагались три миниатюрных ключика, один из которых был вставлен в замочную скважину, а два запасных лежали в красном бархатном мешочке и были сцеплены между собой колечком.  Однако, несмотря на полную идентичность всех трех ключиков, один из запасных почему-то не открывал шкатулку, видимо, был бракованным.

Это было последнее письмо. Больше от Патрика известий не было. Когда два года назад в честь столетнего юбилея «Вестника передовой магической мысли» вышел подарочный экземпляр ежегодника, пополненный списком не только волшебников, но и их помощников, имени Патрика Изи в нем не значилось.  

Закончив перечитывать письма и допив вторую чашку давно остывшего чая, матушка Плющ сложила  все обратно в картонную коробку. Немного поразмыслив,  спрятала ее в нижний ящик буфета рядом с мешочком лото.

        

***

К тому моменту, когда чайник вернулся, крошки с пестрого подола юбки Осени стряхнули, посуду собрали и о чем-то говорили. Радуясь тому, что, по-видимому, главный вопрос кем-то уже был задан, чайник без предисловий выпалил:

- Так я не расслышал, что там такого странного или страшного?

- Где? – уточнил мумзик.

- В этой бессезонной местности с лисами.

- Вот интер-ррресно: как бы ты расслышал то, о чем тут никто не говор-рррил? – удивился Ксаверий, который, как оказалось, никуда не ушел.

- Ну, - засмущался чайник,. – я думал… Может, пока я там плескался... Все таки щекотливая тема. А мы, вроде как, идем в эту самую…

- Хорошо, - сказала Осень, - раз уж обстоятельства никак нельзя изменить, лучше, чтобы вы были в курсе. Ксаверий, поможешь моей памяти с рассказом?

- Но я ведь знаю эту историю исключительно по маминым рассказам, - уклончиво отозвался некто.

- Вот мы заодно  и сравним: насколько история из уст очевидца отличается от истории, превращенной многочисленными пересказами в легенду. Да, Ксаверий?

Осень повернула голову  влево, все посмотрели (по направлению ее взгляда) туда же и увидели на макушке холмика, в котором квартировала мышка, большого рыжего кота.